. Проза с грустью. Сергей Маленицкий.

Моя проза с грустью.
(Три смерти)

За миг до счастья|Воздушный Змей| Три смерти

Смерть первая.

Он остановил вездеход. Стрелка циферблата как-будто замерла на четвертом делении между 11-той и 12-той цифрами. Сомнений не было. Кислорода осталось на 15 минут. Он тупо смотрел на стрелку сквозь запотевшие стекла скафандра, пока еще не соображая до конца, но словно гипнотизируя ее. Как он мог просчитаться? От спускаемого аппарата он ехал около получаса. Перед выездом он подсоединил скафандр к резервуарам вездехода - это десятичасовой запас. За это время он не мог израсходовать его целиком. Остатка должно хватить еще на 7 - 9 часов. Он как бы очнулся и облизнул губы. Неловким движением он проверил клапаны скафандра и вездехода. Стало жарко. Чувствовалось, что руки в тяжелых перчатках стали влажными. "Спокойно, только очень спокойно. Держи себя в руках, Рууд", - он почти шептал в мутное стекло скафандра. Включив показатель кислородных резервуаров он еще раз убедился, что кислородный запас вездехода пуст. Все должно быть у него. "При максимальной сорости я доберусь до капсулы не раньше, чем через двадцать минут. К этому времени все уже будет кончено. Господи!", - он закричал и, с силой ударив кулаком по панели управления, открыл верхний люк. "Ведь все шло отлично, а?!" Он вышел из вездехода и сел на такой непривычный человеческому глазу красно-бурый пыльный грунт. "Отлично! Первый человек на Марсе умрет от нехватки кислорода, которого в 5 милях отсюда хватит на год среднему поселению колонистов. Остается только снять шлем и подышать марсианским воздухом." Он лег и посмотрел в пустое небо. Учащенный пульс какзалось долбил виски, дышать стало тяжелее. Он закрыл глаза.
- А когда ты вернешься, пап?
- Через три месяца, как раз до начала каникул.
- И мы поедем на рыбалку?
- Обязательно. Только приготовь удочки.
"Квентин Рууд! Это ЦУП. Удачи Вам! И помните, Вы первый представитель землян на Марсе! Это не просто исследовательская миссия, это исторический шаг. Мы верим, что все будет хорошо, счастливой дороги!"
"Спасибо."
"Как стыдно, Господи, как стыдно!". Он приподнялся на одно колено и, запрокинув голову, крикнул изо всех сил: "Эй, на Земле! Будь я проклят!". Эфир отозвался тишиной. Отсюда Земля его не слышала, передатчик остался в капсуле. Стекло скафандра совсем запотело, он задыхался. Собрав последние силы он встал и, глядя куда-то вдаль, прошептал: "Прости меня, сын. Я не успею приехать до наступления каникул..." Силы оставили его. Он опустился на землю и затих. Рука бессильно упала, гулко ударившись о мертвые камни. Стрелка циферблата нервно дернулась и, опустившись, остановилась на своем естественном месте, напротив цифры 8. Оставшись один, ненужный более человеку скафандр продолжал дарить безжизненной марсианской атмосфере восьмичасовой запас кислорода.

Смерть вторая.

Он думал, что это никогда больше не повторится. Но оно повторилось. Также неожиданно как всегда. Некоторое время он слушал надрывные крики родителей, взаимные упреки, слезы угрозы. Семья снова стала кромешным адом. Несколько минут он, никем не замеченный, мял в руках свою шапку, а затем медленно попятился к двери. Громко щелкнул замок, но его уже это не беспокоило. Он слетел вниз по лестнице и быстро побежал вдоль детской площадки. Добежав до ворот он остановился и, подойдя к беседке, опустился на лавку. Домой он больше не пойдет. А куда? Он огляделся. Куда-нибудь, но не домой. О них не хотелось даже думать, хотелось просто остаться без них.
Он встал и теперь уже медленно пошел вдоль домов. Несколько минут он просто шел, а потом понял, что идет к ней, и что остался всего один пролет. Он улыбнулся и ускорил шаг. "Нет, домой я больше не сунусь. Может надачу?". Он завернул за угол ее дома и замер. Она выбежала из подъезда, она махала рукой и улыбалась... Не ему. Хлопнула дверь авто, "Форд" дернулся и медленно поехал, набирая скорость. Притормозив возле большой лужи "Форд" лениво принял влево, к самой бровке, а затем плавно, чуть касаясь крышей свисающих веток ив, плавно повернул направо, в узкий поворот и скрылся за углом дома.
"Хоть бы дождь пошел", - прошептал он и посмотрел в пылающее бездонно голубое небо. Он подошел к месту, где только что стоял "Форд", остановился на мгновенье, а затем пошел вперед точно повторяя путь его протекторов. Завернув за угол он только заметил край горящего на солнце удаляющегося автомобиля. "Хоть бы дождь пошел", - сказал он вслух и снова посмотрел вверх.
Там, за домами, бездонную голубизну неба поддерживали три ярко красных колонны, которые как огромные пики проткнул его насквозь. Завороженный, он некоторое время смотрел на этих гигантов, а потом пошел туда, к потерявшему былое величие кирпичному заводу, трубы которого вдруг так удивительно срослись с голубизной горящей огнем бездны.
Пройдя сквозь разбитый забор он подошел к основанию самой высокой и мощной трубы. Сев на нижнюю скобу он огляделся. Было тихо. Вокруг все было разворочено и валялось в беспорядке. Стены пестрели надписями приличными и не очень, асфальт в одном месте был исчерчен для игры в "квадрат". "А мы когда-то здесь играли в подбрасывание мяча...". Он усмехнулся., вспоминая как они дурачились здесь. Подняв голову он заметил остатки цифр возле удаляющихся вверх скоб, обозначающих высоту броска. Когда-то он долез до 23-й отметки, это был великий рекорд, его собственный. Ведь он до сих пор панически боится высоты. Он подобрал кусок мела и полез вверх. Скоба за скобой. "Только не смотреть вниз!". 18-я, 19-я, 20-я... "Еще три." 23-я. Он остановился и нарисовал мелом цифру "23". Поднялся еще на одну скобу и нарисовал цифру "24". Сколько еще скоб? Сто? Тысяча? Он сунул мел в карман и уверенно полез выше. Ближе к середине ветер усилился и несмолкаемо гудел в ушах. Казалось его рев заглушал стук кросовок по скобам. Руки стали влажные. Примерно на половине пути он остановился и, сцепив руки "замком" вокруг скобы, расслабил ноги. Он понял, что слезть вниз уже не сможет. "И что? Что это будет интересно: самоубийство или несчастный случай?Наверное первое вызовет больше уважения, по крайней мере во мне самом. Интересно, почему самоубийство считается одним из тяжких грехов? Ведь на это способны только сильные, бесстрашные люди? А я всю жизнь был слабым". Ветер резко резко ударил в лицо и он пошатнулся. "Но не сегодня", - сказал он вслух и снова полез вверх. "Нужно преодолеть свой страх, страх смерти, страх высоты и стать бесстрашным", - он улыбнулся. "Как в патриотических книгах. Тошнотина! И все же, почему грех? Избавление от страха, насколько это вредно или грешно?"
- Кто первый лишился страха и совершил грех?, - голос был совершенно чужой. От неожиданности он перестал лезть и замер. В ушах и трубе выл ветер.
- Кто?!, - услышал он явственно и понял, что это его голос стал настолько чужим. "Кто? Может быть Адам и Ева, но они совершили грех непослушания, а впрочем и бесстрашия. Они преодолели страх и вкусили запретное яблоко, лишив себя страха перед Богом. Так вот оно что. Я замахиваюсь на недозволенное, я восстаю против Бога! Ого! Вот такой вот супермен... А чего ради, собственно, я не могу распорядиться собственной вонючей жизнью? Какого хрена я должен спрашивать у кого бы то ни было разрешения?". Труба кончилась. Труба, которая казалась бесконечной кончилась. И вот ее край. Черное, воняющее гарью жерло, ржавый громоотвод и пыльные, в птичьем помете кирпичи. Он лег на довольно широкий край и перекинул через парапет левую ногу. Затем, ухватившись крепко руками за кирпичи, выпрямился и сел.
"Водружайте флаг, я на вершине!", - крикнул он в черную глубину. Все-таки я должен посмотреть вниз, я должен!". Казалось, что взгляд его опускался целую вечность. И вот он увидел землю, пятнистую как игрушечная мозаика, плывущую и дребежжащую в теплых солнечных потоках. Голова резко закружилась, он упал грудью на парапет и закрыл глаза. "Господи, я не смогу слезть вниз, я просто не смогу!".
- Что это будет: самоубийство или несчастный случай?, - услышал он и содрогнулся.
- Почему самоубийство считается одним из тяжких грехов?
"Потому что я не имею права на собственную жизнь? Собственную? А на сколько она моя собственность?". Он открыл глаза.
- Я не смогу слезть вниз, просто не смогу, - его голос становился все более чужим. - Я не смогу слезть вниз ПО СКОБАМ.
Он пересилил себя и еще раз посмотрел вниз. Его зашатало, но глаз он не закрыл.
- А на сколько она моя собственность? Есть мать...
- А отец?, - услышал он снова свой "чужой" голос.
"Он мне не отец". Он, наконец, отвел взгяд и вытер слезящиеся от ветра глаза.
- Ты не ответил на вопрос, - он очнулся.
- Какой?, - прошептали губы.
- Как ты будешь спускаться?
- Самоубийство.
- Грех?
- Почему грех?
- Ты никого не забыл?
- Да, наверное. и Он!, - произнес он вслух, - А мне ничего, моего ничего... Вот и ответ на вопрос.
Он уже спокойно смотрел вниз, затем перекинул левую ногу обратно через через парапет и сел на край. "Прости меня мама, прости отец, но я не смогу слезть иначе. Я оставляю Вам половину своей жизни, а половину отпускаю Ему, потому что она ЕГО!". Он резко оттолкнулся ногами и полетел, широко раскинув руки, поглощая мир бездонной глубиной раскрытых глаз и немотой кричащего в безмолвии открытого рта.
Он ждал разрушительного удара о землю и оттягивал его ожидание. Но удара не было. Вместо него он плавно опустился на землю и недоуменно огляделся. На грязно-красной кирпичной стене кто-то крупно и не очень аккуратно написал мелом: "Не приключится Тебе зло, и язва не приблизится к жилищу Твоему. Ибо Ангелам Своим заповедает о Тебе - охранять Тебя на всех путях Твоих. На руках понесут Тебя, да не приткнешься о камень ногою Твоею. На аспида и василиска наступишь, попирать будешь льва и дракона...".
- Николай, видел?
- Что?
- Да парень какой-то с трубы сиганул, скорее!
Двое рабочих подбежали к окровавленному, искореженному телу.
- Сдурел пацан что ли? Все, в лепешку.
- Идиот, чего глазеешь? Сообщить срочно нужно. Чего встал?
- Да я ничего... Улыбается он, вот чего. Подожди, я ему хоть глаза закрою.
Но Николай его уже не слышал, быстро удаляясь в сторону выхода.

Смерть третья.

Она была больна. Давно и неизлечимо. И, зная это, она боялась смерти. Панически, страшно, так, как никто другой на Земле. Она боролась за свою жизнь каждую секунду, минуту, час. Может быть ей могла помочь операция - 3 шанса из 10, но она боялась умереть на операционном столе. Ей было 39. У нее был муж и сын, и родители, которые не могли ей помочь. Это было невыносимо: видеть в глазах близких людей эту предрешенность. Ей хотелось быть одной. Часто. Наверное она думала о смерти, которая прийдет за ней в ее 39 лет, страшная, чужая, черная старуха, похожая на ту женщину в деревне, жившую отшельником среди леса, которую все считали ведьмой. А может она думала о сыне, который должен остаться один.
Становилось все хуже. Она чувствовала это. Ужас охватывал все существо, сотрясал тело холодной дрожью. Она очнулась в больнице. Перед ней было лицо матери. Она плакала.
"Это все. Я больше не вернусь домой. Я приехала сюда умереть. Господи, я даже не успела проститься с сыном!". Она задыхалась. "Мама, мама, открой окно!", - прошептала она. Сейчас же она почувствовала на сових губах кислородную подушку. Стало легче. "Так хорошо. Пусть он не знает. Пусть.". Она закрыла глаза. "Мама, я немного посплю, очень устала", - сказала она, или подумала.
Было темно. "Ну где же ты, старуха? Пора, я готова увидеть тебя...". Было темно, но свет возник неожиданно, сразу заполнив все пространство искристо-белым.
"Готова?", - услышала она мягкий женский голос. "К чему?". "Чтобы уйти". "Куда?". В ответ она увидела улыбку. Это было так странно: нет ничего, все белое, а посреди - светящаяся улыбка.
"Это и есть смерть?". "Ты странно называешь это, как и все. Боишься покинуть землю? Тебе не нравится здесь?"
Она открыла глаза. "Мама, еще воздуха!". "Господи, я говорю сама с собой". Снова стало легче дышать. " А как же черная старуха и небытие?". "Ее нет, есть только то, что ты видишь, и этого достойны не многие. Те, кто живут на земле долго думают, что они счастливы, но тем, кому дано уйти раньше - гораздо счастливие. Они такие, какими были от начала. А теперь простись, тебе дано разрешение...".
Она снова открыла глаза и увидела лицо плачущей матери. "Берегите сына", - тихо сказала она и снова задремала.
Дыхание ее стало вдруг ровным, она выпрямилась на кровати и заснула, улыбаясь чему-то своему.
"Кажется ей стало легче, слава Богу!", - прошептала мать и прикрыла ее одеялом. Она смотрела на ее улыбающееся лицо несколько долгих минут, пока поняла, что ее дочь больше не дышит, что ее больше нет.

На главную страницу

Hosted by uCoz